Еремина (Румянцева) Нина Ивановна-подпольщик, разведчик ст. Судомир. Учительница начальных классов. 1920 г.р. - 30.03.1942г. расстреляна. Отряд Д. Г. Пуклина. Это она сообщила о карательной операци немцев командир отряда и спасла многим жизнь.

Услышьте нас завтра

Журналист Василий Курзенков в одной из поездок по району услышал рассказ об отважной комсомолке Нине Ереминой, доставившей немало хлопот немецким оккупантам во время войны. В. Курзенков задумал написать о ней очерк. Изучая событие, документы, сопоставляя факты, автор пришел к выводу, что на станции Судимир действовала подпольная группа, руководимая Н. Ереминой. Это была еще одна страница героической борьбы советских людей в годы Великой Отечественной войны. Все подпольщики погибли. Но остались в живых партизаны, поддерживавшие тесную связь с ними, остались в памяти местных жителей славные дела Судимирских комсомольцев. В. Курзенкова разыскал всех, кто что-либо знал о подпольщиках и по мере того как скапливался материал, изменялся замысел автора. И вот уже готова повесть, отрывок из которой мы сегодня публикуем. 

В сопровождении двух эсесовцев, вооруженных автоматами, ее привели в душно натопленную комнату комендатуры. После ночной темноты от яркого мертвенно-белого света карбидной лампы, висевшей над столом, больно резануло глаза. Нина, стараясь быть как можно спокойнее, приветствовала на немецком языке коменданта немецкой комендатуры. Он ничего не ответил на ее слова и не встал с места. На столе перед ним была раскрыта карта, поодаль, на столе стоял термос, рядом – белая массивная фаянсовая кружка. Нина настороженно оглянулась, лихорадочно соображая, зачем привели ее в такой поздний час. Комендант уже знал ее, называл по имени, снисходительно-дружелюбно похлопывая по плечу, хвалил за хорошее знание языка «великой немецкой нации»

- Поедем в Германию? – нарочито-громко гоготал он. – Я тебя прилично одену, ты будешь прекрасной фрау!... У меня волчий аппетит на русских девушек! Ну, что?

Затем комендант минуты три сидел молча, насуплено уставившись взглядом в карту. От зловещих предчувствий Нина содрогнулась, чтобы скрыть волнение она быстро поежилась, тронув руками ворот осеннего пальто и поправила на голове меховую шапочку.

- Вы, оказывается, боитесь меня – проговорил, наконец, комендант.

Нина догадалась, что он, не поднимая сухих узких глаз, изучал её, чтобы увереннее начать атаку. Непринужденно стараясь улыбаться, она ответила:

- Я только что с постели, господин комендант, а спросонок всегда кажется, что холодно.

Стоявшие у двери навытяжку два солдата эсесовца понимающе переглянулись.

- Холода боишься, а прогулки по лесу любишь? – леденящим бесстрашным голосом процедил сквозь зубы комендант.

Нина решила не выходить из роли до конца.

- Я бы с удовольствием могла составить такую компанию, но только не сейчас. Ведь уже полночь.

- Не корчи из себя дурочку.

- Господин комендант, с первого дня как я знаю вас, вы были добры ко мне, и сказанное я воспринимаю как милую шутку – она произнесла эти слова немного тише.- Я не вижу причины, чтобы вы вдруг перестали мне доверять.

- Тогда я вовсе не хотел бы этого! – комендант неожиданно сменил тон и встал со стула.

- Тебе сколько лет?

- Двадцать один.

- Вы еще так молоды, только начинаете жить

- Но у меня уже трехлетняя дочь. - усмехнулась Нина

- А кто муж? Комендант сделал несколько шагов около стола и остановился, уставив в пространство сухие, впалые глаза.

- Все на войне. Теперь не важно.

- Коммунист?

- Кто его знает…

- Может, не знаешь, что ты комсомолка?! – бешено, вскричал комендант

Он подскочил к Нине, обдав её смрадным запахом грязного тела и шнапса. Сухой, костлявой рукой схватил её за борта пальто. В какое-то мгновение она оценила произошедшее и, не выдавая своей ненависти, примирительно сказала:

- Не нужно так горячиться…Я понимаю ваше состояние, господин комендант, вы чем-то огорчены.

Она почувствовала, что теперь ей уже едва ли вырваться. Уже неделя как вернулась экспедиция, которая была брошена со станции Судимир против одной из баз брянских партизан в Улемской даче – километрах двадцати пяти от станции. Третьего марта, в первый день, когда каратели ночью выехали на операцию из станционного поселка, Нина в отчаянии думала о том, что её сообщение, которое она доставила в поселок Липовский, где были явочные места партизан, не попадет к Мише Сазонкину. Ей стоило невероятных сл, чтобы узнать, зачем всю предыдущую неделю в Судимир почти ежедневно прибывали группы «чернорубашечников», расквартировались на станции в деревне Младенск, в поселке Егорьевском.

Приходя каждый утро в комендатуру, она заговаривала на разные пустяковые темы с железнодорожным комендантом, тучным, неповоротливым немцем. Нина старалась иногда как бы между прочим вставить невинный вопрос или отпустить шутливый комплимент в адрес новых «камрадов», чтобы найти хоть какую-то ниточку к разгадке мучившего её вопроса.

Когда Нина вместе с немецким патрулем обходила группы местных мужчин и женщин, очищавших с пути снег, к ней подошел Петр Паршиков и развязно болтнул:

- За отличную работу хоть бы сигареток у пана попросила.

-Пока еще мало сделали,- наставительно проговорила она, обращаясь ко всем. – Заработайте, а потом уже и просите за труд.

- А ты пойди, проверь: во, тут! Почти под метелочку.

Патруль пошел вперед, а Нина вернулась с Петром осматривать пути, Петр шепотом произнес:

- У нас эсесовцы поселились. Прислушивался к их разговорам. Часто упоминают Улемль, Дубровку. Похоже собираются туда. Сегодня ночью еще приедут: квартиры им ищут.

- Надо думать, как предупредить. Встретимся вечером, договоримся, - прошептала Нина и направилась обратно.

В сгустившихся сумерках Петр незаметно проскочил железнодорожное полотно недалеко от переезда и, обогнув по твердому февральскому насту огородами несколько домов, стоявших за железнодорожным переездом, вышел к дому, где вместе с дочерью, матерью и братом жила в последнее время Нина Еремина. Легким стуком в окно он позвал Нину.

- Все знаю, все знаю! – с горячим волнением шептала Нина, прижимая Петра к стене. – Привязался один эсесовец. Молол всякую чепуху, уговаривал пойти к нему. А я возьми и скажи, что боюсь партизан. Он так раскаркался: «Партизанам скоро капут! Дня через три-четыре танки приедут. Мы отправимся выметать партизан из леса. Они где-то в Улемской даче». – Ты понимаешь? – Нина чуть не закричала в отчаянии.

- Понимаю, но зачем же орать на весь поселок? – Петр сжал повыше локтя её руку.

- Мне нужно во что бы то ни стало поехать в Липовский. Иначе погибнут все четыреста человек! До воскресенья ждать три дня. Коли поехать раньше, вызовешь подозрение. Эта поездка будет уже шестой. И может… - она вдруг притихла, а потом решительно вскрикнула вполголоса! – Поеду! Завтра же!.. А после пусть будет, что будет…

- Тише, план есть. Твой комендант не хочет ли медку? Я слышал, что он спрашивал кое у кого, где бы можно достать. Предлагал за мед побрякушки разные – брошки, серьги, иголки, сигареты. У Фатеевых в Цветыни есть мед, Миша принесет стаканов пять, я передам тебе. А ты поедешь в Липовский будто за медом.

- Петька, ты отличный конспиратор! – Нина поцеловала его в щеку. – Я об этом подумала еще днем, когда ты хорошо разыграл сценку при патруле. За медом комендант даст даже лошадь! Завтра же еду! Ну, марш домой, подпольщик! – Нина шутя толкнула его вдоль стены.

- Мише Сазонкину – комсомольский привет! – донесся до Нины приглушенный голос Петра…

Внешне уравновешенный, доверительный тон Нины, который чувствовался в её ответе на вопросы, заставлял рассвирепеть коменданта. Он с силой толкнул её и отошел.

- Тебе дела нет до моих огорчений! Где твой комсомольский билет?

К чему такой вопрос? – напрягая силу воли, спокойно ответила Нина.

- Обыскать все углы, перевернуть хижину вверх дном! Бросил он одному из эсесовцев, стоявших у двери.

Эсесовец щелкнул каблуками кованых сапог, круто повернулся и вышел, оставив за собой шлейф морозного воздуха, ворвавшегося в дверь.

Комендант стал спиной к Нине. В комнате на какое-то время воцарилась тишина, только слышно как возле дома вышагивал по смерзшемуся ноздреватому снегу часовой.

- Я требую, чтобы ты написала список бывших комсомольцев, которые не уважают германские власти! – Комендант засунул большие пальцы рук за ремень, вдруг шагнул в сторону Нины.

Меня никто не уполномочивал изучать их благонадежность – она поразилась резвости своего ответа.

Комендант вновь ходил по комнате из угла в угол, заложив пальцы за ремень. Нина все время стояла неподалеку от стола и с напряжением следила за каждым жестом, за каждым движением эсесовца, стараясь угадать, что последует дальше.

Комендант остановился за спиной у Нины:

- Тебя облекли правами германских властей, дали работу переводчицы железнодорожной комендатуры, снабжают провиантом. И я не верю, чтобы ты не была благосклонна к нам. Я обещаю тебе всё, что захочешь. Но только при одном условии: ты должна помочь разоблачить шайку большевистской молодежи, которая помогает партизанам. – На его лысеющем лбу с гладким пробором жиденьких волос выступил холодный пот.

- У меня есть точные сведения – продолжал он, - что в Судимире укрываются по ночам партизаны. Ты скажешь, у кого?

- И не подумаю!...

От этих слов эсесовец передернулся и подскочил к Нине. Размахнувшись, он ударил её по лицу раз, другой, третий… Нина старалась стоять и глядела прямо перед собой. Её спокойствие окончательно вывело эсесовца из терпения, и в довершение всего он толкнул её так, что Нина с силой ударилась головой о стену и рухнула на пол. Она приподнялась, встала, огляделась кругом и, закрыла глаза, слегка покачала головой.

Комендант сел за стол, открыл термос, налил в кружку кофе и отпил несколько глотков. Нина с трудом соображала, что произошло, и всё так же смотрела на эсесовца широко раскрытыми глазами. Из-под меховой шапочки выбилась прядь её рыжеватых волос.

За дверью послышалось громкое топанье сапог. В комнату вошел посланный для обыска эсесовец. Едва переступив порог, заученной скороговоркой доложил коменданту о найденных вещах.

- Сюда! – повелительно произнес комендант.

На его стол легла стопка книг и старых тетрадей.

- «Педагогика», «История вэ-ка-пэ-бэ, краткий курс, - ломано произнося русские слова, читал комендант-эсесовец на обложках книг. – Коммунист?! – рассвирепел он, бросил ей под ноги обе книги и начал перетряхивать тетради.

Солдат сунул руку в карман, вынул из него фотографию и протянул коменданту. Тот взял её из рук эсесовца.

Нина поняла, что это последняя фотография Пантелея, её мужа, которую он прислал ей после окончания военного училища, помимо воли своей потянулась было к столу, чтобы вырвать её из рук фашиста.

- Это кто?!

- Мой муж! – твердо ответила она по-русски.

- А не думаешь ли ты, что он уже где-нибудь в концлагере в Германии?

- Нисколько!

- Отвечай по-немецки! – потребовал комендант, вставая со стула.

- Не считаю нужным.

- Ты у меня еще не так запоешь! – комендант снова заходил по комнате, заложив за ремень руки. – Ты назовешь подпольщиков? – подскочил он к Нине, размахивая перед её лицом рукой и намереваясь ударить. – Кто взорвал водокачку? Кто предупредил партизан об экспедиции? Кто взрывает поезда? Кто провожал раненых русских пленных в лес к партизанам? Куда скрылся врач-коммунист?

- Это сделали те, кто ненавидит фашистов, - глядя в обезумевшие глаза коменданта, произнесла Еремина.

Он снова со всего маху ударил её по лицу…

После истязаний Нину отвели в сарай, который был в шагах пяти от вокзала. Щелкнул не двери замок и все стихло. Прислонившись к стене, Нина простояла несколько минут. В ослабевшем теле чувствовалась тупая боль. Было адски холодно. Быстро промерзли резиновые ботики. Нина принялась ходить взад-вперед. В её голове мысли лихорадочно бились. Может это случайность? Или кто-то выдал? Но кто? Вспомнила, как долговязый учитель приставал к ней, получил отпор, пригрозил, что все равно выдаст. Значит, что-то знал и, видимо, следил за ней. А может, кто-нибудь выдал, как приходил Миша Сазонкин?

Что будет с Петей? Он вел себя очень осторожно. Не был замеченным даже, когда листовки носил с собой на дорогу и клал их в нужном месте. Раз вечером выбросил их десятка два под ветер – долетели до самой комендатуры. Наутро фашисты собирали по сугробам.

Вдруг всплыли страшные воспоминания. Кажется, совсем недавно в этом же сарае было пятеро. Дед Однодворцев – Семен Калинович, Федор Иванович Сауков, Бухтеев, Мальцев, Иван Ильюхин. Они пробыли здесь только ночь. Наутро вывели под дубки и их не стало…

Ванюша, дружок, помнишь, как шли ночью из Мдаденска – это, кажется, было четырнадцатого октября? Ты с Петей был провожатым. Помнишь клятву: «Я всей душой, всем сердцем комсомольца советского гражданина – ненавижу фашизм!»

Прошел томительный час, а может, полтора. В памяти всплывали одна страница её жизни за другой. И не было в них хоть сколько-нибудь похожего на то, что случилось в эту ночь. Что ждет её теперь. Звякнуло замерзшее железо, и в светлом прямоугольнике дверного проема появилась черная фигура эсесовца. Он скомандовал ей встать и, подталкивая сзади автоматами, повел опять в комендатуру.

А через полчаса, её почти безжизненную притащили снова в сарай. Когда пришла в чувство Нина не помнила, сколько прошло времени. Была по-прежнему ночь. Все тело пылало, будто в огне. Она вспомнила, словно сон, как эсесовец стаскивал с неё пальто и, как потом вскрикнула от боли, когда свистнула нагайка… Больше не могла вспомнить ничего. Вдруг ощутила, что лежит в одном платье.

…Оставили живой… Может, до утра? Почему решили устроить все это ночью? Наверное, побоялись дня. Пятерку тоже расстреляли на рассвете…

Глаза Нины смотрели в одну точку в темноте. Вспоминалась ночь, которую провела она в Липовском у дяди Сережи в Сертунино. Тогда была её последняя встреча с Мишей Сазонкиным. Сидя у окна, они переговаривались почти до утра. Она любовалась им, его неукротимой силой жаждой борьбы. Ей казалось, его улыбка широкая, открытая, добрая. Он, как подумала Нина, вырос вовсе не для того, чтобы вот так ходить украдкой ночными партизанскими тропами по родной земле. Ему бы творить самые прекрасные дела на свете, быть учителем, как она, инженером, врачом, агрономом. Нина произнесла, потом эти мысли вслух. Миша застенчиво улыбнулся:

- Мы еще будем, кем захотим!

- Если не попадешь под фашистскую пулю, - с грустной ноткой в голосе добавила Нина. – И никто о нас не узнает…

- Чудачка ты большая. О нас уже знают. Нас уже слышат на Большой земле! Есть у нас радист Костя, он отстукивает в положенное время все, что надо. Там уже знают, нас уже слышат, слышат на Большой земле! – торжествующе отдавался в ней эхом Мишин голос.

…Следующей ночью привели на допрос девятый раз…

Она уже не могла стоять, и комендант любезно предложил ей присесть у самого стола. Он налил из термоса кружку горячего кофе и придвинул к ней. Нина осторожно взяла кружку обмороженными пальцами и хотела поднести её к пересохшим губам. Эсесовец со всего маху стукнул кулаком по столу, так, что подпрыгнул на месте термос:

- Не сметь!

Нина посмотрела на эсесовца, кружка медленно поплыла от дрожащих губ. Нина хотела поставить её на стол, как в сознании мелькнула последняя мысль. Вскочив со стула, Нина плеснула кофе коменданту в лицо.

… Часовые поставили Нину посреди комнаты. Комендант приблизился шага на три, прицелился и выстрелил ей в висок…

Курзенков, В. Услышьте нас завтра : очерк/В. Курзенков// Знамя.  - 1966. - 25 декабря